Интервью экс-президента федерации шахмат США Макса Длуги

– Какие эмоции, ощущения, послевкусия вы испытываете по итогам завершившегося на днях матча за титул чемпиона мира?
– Главное послевкусие – это, конечно, обидное поражение Бориса Гельфанда. Он отлично играл, но опыт участия Ананда в таких матчах сделал своё дело. Борис нервничал, что и помешало ему. На тай-брейке он испытывал серьёзный дефицит времени и поэтому допускал такие странные ошибки. Сложно заставить себя сделать ход, когда уже что-то наметил. Обычно какие-то ходы шахматисты намечают сразу, ещё до того, как противник ответил. И, как правило, первая интуитивная идея – правильная. Потом начинаешь перепроверять, искать лучшие варианты. А в быстрых шахматах нужно делать этот самый ход, если на весах стоит вопрос, буду ли я потом в жесточайшем цейтноте, или нет. Максималистский подход тут вообще ни с какой стороны не подходит.

За Борю обидно вдвойне, потому что по игре он делал намного более сложные и интересные ходы. Я бы даже сказал, что подготовка Ананда была лучше, чем у Гельфанда. Но нахождение Борисом таких ходов, как, например, c4 против сильной новинки Ананда h4, которые во время партии лучшие шахматисты мира оценивали как минимум подозрительно, – это очень сложное решение. У Гельфанда очень практичный подход к шахматам, но он играл в классические гораздо более практично, чем в быстрые. Но опыт есть опыт. Ананд сыграл уже много матчей на первенство мира, а у Бориса был первый, это большая разница. На таком уровне сложно совладать с нервами, и это сказалось на исходе поединка, но, несмотря на всё это, я считаю, что Борис играл в этом матче лучше.

– Как вы оцените организационную составляющую? Насколько было приятно посетить такое мероприятие?
– Организация была замечательная, место выбрано сверхудачно. Я считаю, что замечательно объединять шахматы и культурные ценности, искусство, музеи, и надеюсь, что такой подход будет продолжен. Там было очень комфортно находиться, всё было сделано и для прессы, и для гостей матча из разных стран, которые посетили этот матч. Замечательные комментарии с лучшими шахматистами мира. Но всегда, конечно, можно что-то чуть-чуть улучшить. Моя концепция, например, состоит в том, что такие мероприятия, которые являются стержневыми, должны проводиться в форме организованного шахматного фестиваля. Чтобы была причина для любителей шахмат приехать в данном случае в Москву и помимо того, чтобы наметить для себя походы на главный матч, можно было бы параллельно участвовать в мероприятиях, состязаниях, турнирах, конкурсах. Можно параллельно создать турниры, где играются другие виды шахмат: «фишеровские», поддавки, вслепую. Часть этого была исполнена: каждый день проходил сеанс одновременной игры с кем-то из ведущих гроссмейстеров. Была шахматная неделя, игрались матчи с роботами, но это не было именно фестивалем. Это просто были события вокруг, параллельно главному матчу. Но оптимально было бы сделать именно шахматный фестиваль чемпионата мира по шахматам. Тогда бы, конечно, приехало намного больше людей и вообще невозможно было бы попасть в турнирный зал, скажем так.

– Вы затронули вопрос о том, что хорошо совмещать шахматы и культурные ценности. Как вы думаете, шахматы всё-таки спорт или в какой-то мере искусство?
– Они занимают уникальное место. Это, конечно, спорт в том смысле, что без правильной подготовки, даже физической, невозможно выдержать матчи такого уровня. Нагрузки, которые выдерживают шахматисты в таких матчах, просто несовместимы с жизнью. А что касается искусства, то найти такой креативный ход, как упомянутый с4, – такой процесс, который можно сравнить в музыке, например, с написанием музыкального произведения, а не с его исполнением. Если сравнивать с музыкантами, мы видим исполнителей и композиторов. И уровень искусства в шахматах сравним именно с композиторским. Исполнитель имеет довольно узкие рамки, а композитор в этом отношении свободен. У меня друг как раз сейчас пишет статью на эту тему про шахматистов и музыкантов. Вопрос творчества можно рассмотреть и в подготовке шахматистов. Вот идёт матч, Борис на пятом ходу делает e6–e5, отдаёт пешку, начинается тактическая борьба, в которой сложно разобраться. Ананд ходит определённым образом, чёрные уравнивают. Потом проходит где-то неделя, и уже Ананд делает абсолютно другой ход, и проявляется этот вопрос творчества в подготовке.

– Как вы относитесь к развитию компьютерных технологий и внедрению их в шахматы. Компьютеры помогают шахматам, мешают им, или у них другие взаимоотношения?
– Компьютерные технологии развиваются, движутся вперёд, а всё, что движется вперёд, помогает нам, в том числе и компьютеры в шахматах. Если разобраться, то в классические шахматы компьютеры толком шахматистов из первой пятёрки не обыгрывали, так чтобы можно было бы в этом споре поставить точку. При этом у компьютеров очень большая база данных, огромные возможности расчета вероятных ответвлений, на анализ которых у человека уходит определённое количество времени. То есть если дать шахматисту тридцать минут на ход, то он доберётся до каждого из этих ответвлений, а дальше уже нужно смотреть, кто лучше оценивает позицию. А когда играются пятиминутки с компьютером, шансы становятся очень маленькими, потому что шахматист должен контролировать течение партии, то есть он должен не дать компьютеру уйти в такие позиции, где он не сможет методом перебора проанализировать все ответвления, и там он, конечно, где-то что-то зевнёт. А компьютеры нужно использовать и для того, что бы создавать ажиотаж к шахматам.

Если посмотреть чуть в историю, то все матчи компьютеров с лучшими шахматистами мира всегда были суперпопулярны и пользовались громадным интересом у публики, которая вообще мало что знает о шахматах. Когда Каспаров играл с Deep Blue, была история, что глава IBM пришёл к специалистам, которые заведовали сервером и сказал, что то, что произошло в первом матче, когда на первых минутах первой партии сервер завис из-за количества зрителей, не должно повториться, что у них есть громадный бюджет и они должны сделать всё возможное, чтобы сервер не завис. Тем не менее после сорока минут сервер всё же завис, потому что такого количества зрителей никто и представить себе не мог, оно было сопоставимо с Олимпиадой, Супербоулом, другими знаковыми событиями в мире спорта. Это нужно использовать. Компьютер двигает нас в этом плане в сторону спорта. Но также и в сторону творчества, потому что неожиданно выясняется, что те позиции, где люди думали, что это гарантированная ничья, оказались выигрышными, или наоборот. Например, оказалось, что два слона всегда выигрывают у ферзя. Многие шахматисты просто не играли дальше, а компьютер высчитал, что это позиция с очень конкретным и чётким исходом. Это раскрывает для нас шахматы. Есть какие-то планы, которые компьютер находит, о которых шахматисты не думали, потому что просто не смотрели в ту сторону. Это тоже делает шахматы более интересными и даёт возможность находить очень интересные подходы, оживляет игру. То есть если раньше речь шла о «ничейной смерти шахмат», то сейчас мы видим, что это не так. Если против компьютера поставить рядового гроссмейстера, то он начнёт проигрывать, если будет играть без должной подготовки. Стало ясно, что можно выигрывать из очень многих ничейных позиций. Компьютер – бесплатный учитель, бесплатный тренер, который доступно поднимает шахматную культуру во всём мире, поэтому это здорово.

– Расскажите, пожалуйста, что делается для популяризации шахмат в США и в России. Какими способами необходимо бороться за молодое поколение, например?
– Я думаю, что, конечно, в России шахматы более популярны в связи с тем, что на протяжении 70 лет они поддерживались на государственном уровне, да и до сих пор поддерживаются на определённом уровне государством или муниципалитетами. В Америке же сейчас идёт продвижение шахмат в школы. Когда я был президентом, то как раз на этом и концентрировался, пытался увеличить именно молодёжную составляющую шахматной федерации, и это удалось сделать. Сейчас программа шахмат в школах довольно успешно развивается, особенно в больших городах. Хорошие учителя, тренеры зарабатывают себе на жизнь, просто обучая детей в школах или давая частные уроки. В России тоже это происходит, просто шахматная культура в России повыше, чем в Америке, поэтому, наверное, всё это можно закрутить быстрее, если правильно подойти к этому вопросу.

– Что, по-вашему, важнее для повышения популярности шахмат — интерес «сверху» или «снизу»? Внимание властей или интерес людей?
– Знаете, мне кажется, просто нужен правильный формат. Если нет понимания того, что такое шахматы и как их продвинуть в массы, то всё равно с внедрением будут возникать большие проблемы. Поэтому я думаю, что шахматным организаторам, коммерсантам, спонсорам нужно рассматривать этот вопрос с точки зрения каких-то других видов деятельности, которая была успешна. Например, покер, который игрался в домах, в частных клубах, и никто о нём ничего не знал. А сейчас это громадная многомиллиардная индустрия, которая не только в интернете, но и в реальной жизни добилась очень большого успеха за 15 лет. И всё это благодаря формату, в котором покер стал освещаться. Тот формат, когда люди, совершенно ничего не понимающие в покере, видят две карты и соотношение сил в процентах у противников. И этот формат сделал чудесные вещи, дав всем возможность следить за тем, что происходит, не понимая, что происходит. Понятно, что чем больше людей смотрит, тем больше стремится понять суть. Это то, что нужно шахматам, чтобы смотрели не любители шахмат, а именно люди, которые включат и увидят, что у Гельфанда 63 процента на победу и лишняя пешка. Вот он сделал плохой ход, проценты уменьшились, и комментатор в двух словах, по-простому объясняет, что происходит. Должно быть всё очень понятно и просто, для тех людей, которые путают слона с конём. Тогда неважно, с какой стороны идёт поддержка, шахматы будут идти вперёд, и дело просто в формате и правильной подаче.